Понедельник начинается с рассказа. «Вечерний разговор»

Верочка на минуту замолчала. Ее спокойное лицо мягко освещал ночник. Было далеко за полночь. Грустный разговор мерно тек между нашими душами, близость которых была много сильнее обычного родства далеко друг от друга живущих двоюродных сестер.

Верочка, всего двадцати шести лет от роду, тяжело болела. Уже несколько лет. За это время она научилась ничего не ждать, а просто жить. И сейчас особой болью ее был брак, а не болезнь. С браком происходило то, о чем она и подумать никогда не могла. Муж изменял ей, причем довольно давно. Но семью не бросал: и ради Верочки, и ради маленькой дочки. В то время как любовница его, о которой знал чуть ли не весь городок, готова была оставить свою семью в любую минуту, только бы он позвал. Но он не звал. Верочка не знала, почему. И не знала, как ей себя вести: гордо топнуть ножкой и прогнать его от себя? Или жить дальше как ни в чем не бывало? Душа ее так измучилась, что категорически отказывалась что-то решать. Муж ее не был плохим человеком, она и не считала его плохим. Но в его мире были другие правила. Ее правил – он не любил и не принимал, как не мог принять то, что она поет в церковном хоре: стеснялся этого перед своими друзьями, ей запрещал. А она бегала от него тайком, по-прежнему подпевая на клиросе.

Молчание затянулось. Обе мы мысленно ушли в прошлое, туда, где были девчонками и еще только знакомились со своими будущими мужьями.

— Как же так, Верочка, — прервала паузу я. – Как же так получилось? Почему Господь допустил это? Ведь мы ж с тобой молились, просили отвести человека, который не для тебя. Раз не отвел – значит, твой? Но какой же он твой? Сколько несчастья пришло в твою жизнь вместе с этим браком.

Верочка решительно подняла на меня свой взгляд. В нем была необычная для нее твердость, и в то же время страдание.

— Милая сестричка, — она придвинулась ко мне ближе и почти обняла. – Есть то, о чем я тебе никогда не рассказывала. Большая ошибка. Наверное, самая большая ошибка в моей жизни. Да, мы просили тогда Бога помочь понять, суженый ли мне Игорь или нет. Просили дать знать, если нет. Просили обстоятельствами прояснить. И Бог все сделал, как мы просили, только вот я – подвела.

Я молчала в удивлении и ожидании продолжения. Действительно, просили. Но ведь не возникло же ни одного препятствия, которое можно было бы истолковать как повод отказаться от этого брака. Ничего же сомнительного не было. Немой вопрос в моих глаза вынудил Верочку продолжить скорее.

— Ты была далеко, письма шли долго. Сразу я не рассказала тебе, потому что предвидела твою реакцию: ты сказала бы, что нам с Игорем надо расстаться. А я не хотела такого расставания. Родители, друзья – их мнение и так постоянно давило на меня. Все с опаской относились к моей вере и ждали от меня брака как сигнала, что я нормальная. Если бы у меня появился другой или если Игорь бросил бы меня – все восприняли бы это как должное. А тут что было сказать? Нас развел Бог? Сказать, что не могу быть с Игорем, потому что он не достаточно верующий? Это был прямой путь к скандалу, а мама, пожалуй, выдала бы меня за первого встречного.

— Да что там случилось у вас?! Рассказывай уже!

Верочка вздрогнула.

— Была воскресная служба. Игорь, который сопровождать меня отказывался, должен был ждать на улице, у входа, по окончании Литургии. Ты же знаешь наш городок: все как всегда по заведенному порядку. Но только не в тот день, а я взяла и заранее без всяких сомнений сказала Игорю точное время, когда выйду. И задержалась на сорок минут. Для меня они пролетели быстро, всего лишь молебен. А для Игоря показались вечностью. Когда я вышла, он был просто в ярости. Все мои заморочки с молитвами, службами, отказом от близости – давно его раздражали. Но тут был положен предел его терпению. Вот эти самые сорок минут стали последней каплей. Он не орал на меня, как обычно, а тихо проговорил сквозь зубы: «Выбирай здесь и сейчас, я для тебя важнее или Бог!»

Верочка на минуту остановилась. Чуть склонясь, отвела взгляд в сторону. В стеклянном плафоне ночника отчаянно билась мошка. Воспоминания давили, но она решительно продолжила:

— Вот оно, да, сестричка? То, чего мы просили. Разве есть на этот его вопрос два ответа? Только один, только «Бог!» Скажи я тогда это слово, он развернулся бы и ушел навсегда. Возможно, был бы счастлив сейчас с другой, более подходящей ему женщиной. Но я струсила. Испугалась. Быстро прошептав про себя «Господи, прости», сказала Игорю: «Ты, ты важнее».

Он успокоился тогда, стал снисходительнее относиться к моей религиозности. Дело быстрее пошло к свадьбе. Но я с тех пор не знала покоя. Ни исповедь, ни разговоры с батюшкой – ничто не истребляло поселившееся во мне убеждение, что я совершила предательство. Предала Бога, протянувшего мне руку спасения. Плюнула на нее, предварительно извинившись. Я знаю, что таков мой путь. И я знаю, что Бог простил. Но я себя не простила.

Она замолчала. Обнявшись, мы обе тихо плакали. Через два месяца Верочка умерла.