Понедельник начинается с рассказа. «Заблудшая овца»

Зал постепенно наполнялся. Гремя стульями, прихожанки и редкие прихожане рассаживались на свои привычные места, шумно переговариваясь. Здоровались, обменивались приветствиями, охотно слетающими с губ после сосредоточенной сдержанности воскресной службы.

Собрание началось. Светлане Павловне было не уютно. И она знала, почему. Сама виновата, говорила она себе. Но успокоения это не приносило. На этой неделе она опять ни разу не пришла помочь их приходской группе, которая опекала нуждающихся. Участие в этой группе не было обязательным, но для постоянных прихожан оно как бы само собой разумелось. А Светлана Павловна была как раз одной из таких постоянных прихожанок. Ее участия в этом общем деле ждали не только соратницы по вере, с которыми бок о бок в храме она молилась уже много лет. Светлана Павловна и сама очень желала помогать людям. Только вот все никак не получалось. Чем дальше, тем больше дел и забот объединяло трудом и радостью ее старых подруг: они и в сиротских приютах бывали, и бездомных посменно кормили, кто помоложе — присматривал за детьми многодетных прихожан. В общем, в меру здоровым и без меры одиноким пенсионеркам дел на приходе нашлось достаточно. И батюшка, рассказывая о прошедшей неделе, прямо светился, радуясь, что дело спорится. А вот толкуя притчу о нуждающейся в спасении затерявшейся овце, как-то грустно посмотрел на нее.

Светлана Павловна затруднялась ответить на вопрос, почему и на этой неделе она ни разу не была. Причины ее были все сплошь не уважительные, так что и озвучить стыдно. В понедельник она ждала электрика, который должен был повесить светильник на кухне. Сначала он просто задерживался, потом уже опаздывал. Пришел поздно и ужасно простуженный. Светлана Павловна напоила его чаем с малиной и показала, что нужно сделать. Он взялся за работу, но как-то скорбно и не споро. Неудачно затянул шуруп, тонкий стеклянный лепесток дешевого светильника лопнул сразу в нескольких местах. В ход пошел клей. А Светлана Павловна не к месту разговорилась. Она рассказывала о том, что внуки у нее — большие озорники, что старый светильник мячом разбили они, и что новому  тоже не долго жить — как ни крути, как ни береги, а дети все равно разобьют. Расплатившись и простившись наконец с мастером, она уже никуда не успевала.

Сейчас она смотрела на батюшку и не могла понять, отчего она никак не исправляется: в тот понедельник на встречу не пришла, про внуков чужому человеку зачем-то соврала. Нет их у нее, внуков, и не было никогда. И так изо дня в день. Когда была ее череда готовить, она сцепилась языком с соседкой и под конец почему-то сказала ей, что свободна и может сходить для нее в аптеку. Сходила, получила почти слепой баб Маше новые очки. А обед-то на приходе готовили без нее. И впрямь — заблудшая овца, все ее куда-то не туда заносит.

— Есть те, кто не очень-то разделяет наш энтузиазм, — Светлана Павловна вздрогнула. Батюшка снова смотрел прямо на нее. — Не имея семейных тягот, не спешит присоединиться к приходской работе.

Да, да, это про нее, как раз про нее. Не складывается у нее с благими делами. Все суета, суета. То одно, то другое. Исправляться надо, исправляться. Участвовать в жизни прихода.

На этой мысли Светлана Павловна начала дремать. Сказалась бессонная ночь с оставленным на нее соседским годовалым Мишенькой, мама которого должна была отработать ночную смену.