Impression

Ван Гог «Едоки картофеля»

Сделаю последнюю запись о Винсенте Ван Гоге по итогам прочтенной книги.

Многое стало для меня открытием о мире живописи. И впервые сложилось какое-то цельное впечатление о тех ее направлениях, которые появились после отказа от канонов академического письма. Если раньше я считала, что я просто не понимаю постимпрессионистов, авангардистов и т.п. То теперь я могу сказать, что я их творчество сознательно не принимаю.

Собственно, о Ван Гоге. Тема страдания прошла сквозь всю его биографию. Не могу сказать, в какой именно момент, но страдания самого Ван Гога перешли в страдания окружающих его людей. Первоначальная мысль о том, сколько же он будет мучаться и когда же и на его улице будет праздник, сменилась на мысль о том, сколько же он будет мучать людей и сколько еще страданий доставит окружающим.

Все это напрямую связано с творчеством художника. Отказ от канонов живописи произошел не через их изменение, а через их отвержение. Это такой, извиняюсь за грубое слово, выплевок французской революции в искусство. И принято у нас им восхищаться не за художественные заслуги, а за вполне уловимую связь с революцией — издержки советского времени.

Отход от академического письма первоначально был, действительно, к лучшему. Однако мысль о том, что живопись есть передача собственного впечатления (impression), не была снабжена педалью тормоза и дошла в ряде своих представителей до такой грани, которую лучше всего выразить словами самого Ван Гога: «Вместо того, чтобы пытаться точно изобразить то, что находится перед глазами, я использую цвет более произвольно, так, чтобы наиболее полно выразить себя». Под цветом он подразумевает не собственно цвет, он и форму, и сюжет использует для того, чтобы выразить себя. В общем, сама живопись используется им для того, чтобы выразить себя. Таким образом, сам художник становится ключевой фигурой своей картины. В каждой картине — это он. И критерием успеха считается уже только то, насколько полно автор выразил себя. Тогда как раньше критерием успеха считалось то, насколько полно автор выразил изображаемое.

И получается, что художник — это и объект, и субъект, и главный критик своего произведения. Уверена, что Ван Гог не впечатлился бы произведением Ирвинга Стоуна. По Ван Гогу, составляя биографию художника, Стоун должен был бы выражать себя. Ван Гог, рисуя портрет Ирвинга Стоуна — так и сделал бы: там был бы не писатель с его внутренним миром, там был бы сам художник с его внутренним миром.

Впервые мне стала понятна позиция современных «деятелей искусства», которые возмущаются неприятием своих работ: они выразили в своих произведениях то, что видят, они чувствуют, что справились и что в результате работы на полотне вышли именно они, художники, — и только темный народ чего-то возмущаются. То, что народ хочет видеть в Николае II — Николая II, или хотя бы попытку понять его действия — художникам не важно. Художник выразил в последнем Царе себя и транслирует всем себя через свою «Матильду». То, что художник выглядит безобразно и что это никак не вяжется с Николаем II — художника не интересует. Это в его глазах не относится к искусству. И, на мой взгляд, вся эта «творческая» свистопляска не прекратится до тех пор, пока к художникам не прозвучит требование выражать на своих полотнах не себя, а объект — по крайней мере в массовом искусстве. А АртХаус пусть останется за закрытыми дверями, для единомышленников, которые всегда найдутся.

Возвращаясь к Ван Гогу и его товарищам по кисти. Все они были людьми если не порочными, то в высшей степени эгоистами. Они страдали, но еще больше страдали окружающие их люди. И все вместе взятые полотна Винсента Ван Гога в моих глазах не стоят одной загубленной им жизни — жизни его брата Тео. А скольких за свои 37 лет он успел погубить!